Интервью Николая Фоменко о соцсетях, диалогах в кино и группе «Секрет»


Приблизительное время чтения: 8 минут(ы)

Интервью Николая Фоменко о соцсетях, диалогах в кино и группе «Секрет»

Мюзикл «Ничего не бойся, я с тобой» на музыку культовой группы «Секрет», основателем и одним из фронтменов которой вы являетесь, стал не то что платиновым, а каким-то инопланетным, я слышал, что вы уже третьи в истории по посещаемости, а это какая-то спонтанная история или к ней шли давно?

Я давно занимался вопросом, сначала речь шла о кино, и Гриша Константинопольский с моей подачи писал сценарий, даже какие-то деньги мы нашли, но всё это в какой-то момент затормозилось. Вероятно, мы как обычно со своими идеями немного опередили время, потому что через несколько лет пришла Ольга Филипук с идеей мюзикла. Мы, в смысле «Секрет», уже не прилагали каких-то особенных усилий, но давали, может быть, легкие ЦУ, с нами советовались по поводу аранжировок, по поводу того, что будет происходить. Но самое главное, что режиссером выступил ученик Романа Козака, моего лучшего друга, к сожалению, покойного, с которым мы очень много сделали в театре Пушкина. И вообще просто это мой самый-самый близкий человек был. А это его ученик. Поэтому мне было очень приятно, и я всё точно знал, что будет хорошо.

Вообще не волновались?

Понимаешь как… Как тебе сказать… Вот ты напишешь песню в 18 лет, а потом она играет год, два, три, пять, семь, потом тебе говорят: «А вы продали 8 миллионов пластинок в Советском Союзе или 11 миллионов». И ты никогда про это не думаешь, сколько было, чего, куда, как, насколько это популярно или не популярно, ты делаешь это с удовольствием. Я вообще считаю, что, если ты делаешь это для себя, то всегда будет хороший результат. А это все было в удовольствие.

А почему сейчас таких светлых и ультрапопулярных песен не создаётся? Ваши пластинки продавались миллионными тиражами, концерты до сих собирают стадионы, но песни же без боли, без трагедии, легкие, воздушные, мелодичные новеллы о любви. Сейчас таких почти нет. Что было особенного в вас, в том времени?

Ну, потому что… Это знаешь, как воздух и ощущение перспективы 80-х – это феноменальная вещь, понимаешь? Ты, наверное, это не захватил как следует, а мы, как говорится, в самом соку/ Поэтому и музыка была такая. Ожидание чего-то грандиозного. И плюс это ещё помножено на хорошее актерское образование и на ленинградскую совершенно глубокую культуру, потому что мы все центровые, все четверо, живущие прям по кругу друг от друга вообще с самого детства. Ну, то есть это такое «битловское»…

А не обидно? Какое количество людей, которые приходят на этот мюзикл, увидев вас, поймут, что это вы? Хорошо, не обида, неправильное слово, но вы отдали музыку, отдали в чужие голоса, в чужие лица и немножко от неё отошли. И получается, не все даже знают, что это вы.

«Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь». Вот исходя из этого, мы всю жизнь и росли.  Сегодняшние люди, для них эта история, связанная с соцсетями, промоушеном и «узнали/не узнали», очень важна. А в наше время, в молодости, такого, конечно, не было вообще, никто никогда не задумывался становиться знаменитым, чтобы тебя узнавали. Я могу тебе рассказать смешную историю. Моя первая и последняя попытка почувствовать себя, условно говоря, суперстар. Мы в 84-м, по-моему, году служим в армии, вышла передача первая «Кружатся диски» на Ленинградском телевидении, где Макс вёл с попугаем, а тексты писал ему я, которые он говорил. И там впервые прозвучала наша песня под названием «1000 пластинок».  Программа сразу взорвала, как бы сейчас сказали, медийное пространство. Передача вышла, на следующий день пришел в увольнительную домой и вечером пошел к Максу домой через Дворцовую площадь. Я остановился на переходе, а рядом стоят две проститутки. Ну, такие прямо, высший эшелон. А я вышел в тёмных очках, на улице десять вечера было, и никакими белыми ночами не пахло, но я надел очки специально, чтобы меня не узнавали. Вчера вечером вышла передача, я служу в армии, приехал в увольнительную и всё сделал для того, чтобы меня не узнавали, не дай бог. И я, значит, в очках, и они стоят по правую руку от меня, на кэблах и выше, чем я, ну такие, прям мечта. И я на них поворачиваюсь, смотрю и гордо так обратно и жду, когда на переходе загорится зеленый свет. И она спокойно поворачивается ко мне, сверху вниз на меня смотрит и говорит: «Тебе не темно?».

Короче, не узнали вас.

Я тебе клянусь, я снял очки и больше никогда уже про узнают/не узнают не думал…

Интервью Николая Фоменко о соцсетях, диалогах в кино и группе «Секрет»

Архивы пресс-службы

«Секрет», безусловно, супергруппа, собирающая до сих пор. Почему супергрупп больше нет? Нет больше новых Depeche Mode, нет U2, нет ничего. Есть ряд поп-исполнителей, но таких супергрупп больше нет ни в России, нигде. Что случилось?

Я не знаю, мне кажется, что вообще с «единством группы» – что такое это единство? Единство, на которое люди равняются. А сегодня с единством дело плохо, потому что все очень разрозненны, каждый сам по себе, соцсети, интернет разорвали в клочья вообще единение в целом. Даже те люди, у которых десятки миллионов подписчиков, они всё равно одни.  Историю расскажу, один очень популярный исполнитель с миллионами подписчиков объявил о том, что будет в «Меге» делать какой-то квест и пластинки вручать. Я просто лично наблюдал за развитием событий. Так вот он повесил пост и 250 000 ответили, что придут. Как думаешь, сколько в итоге пришло?

10 000.

Восемьсот человек. Восемьсот. Ну, я подумал, дети безответственные. Оказалось, у взрослых так же. Я делал презентацию своего шнапса и мои фолловеры с большим удовольствием в количестве 3,5 тыс. человек, взрослых людей, отметились, что они приедут на эту презентацию. Явилось восемьдесят. И в тот момент я уже для себя сделал вывод, что это, конечно, абсолютно игрушечная история. Ты знаешь, вот точный пример про кино, раньше нас просили (лет 10 назад, может быть), чтобы мы в соцсетях вывешивали фотки со съёмок и это типа круто. А теперь ты под страхом смерти не можешь этого сделать, потому что, оказывается, что сейчас, когда ты сфотографировал, человек посмотрел в кадр и посчитал, что он уже посмотрел и побывал в этом кино, он сходил уже в кино, он уже посмотрел, он был, это галочка. Всё, он её поставил. Ты его уже никуда не затащишь. Поэтому, конечно, супергрупп нету, потому что сегодня единство не в тренде, не в популярном направлении. Ну и всё. А группа – это единство.

Переходим к кино. Вы в жюри премии за лучшие Диалоги в кино. Попадались ли вам сценарии, которые написаны очень сильно с точки зрения диалогов, но не удались в драматургии и в целом, слабы как сценарии?

Ну нет, конечно, так не бывает, давайте будем честны. Но и с диалогами сегодня проблемы.  Начались они с развала СССР.

Почему?

Дело в том, что с какого-то момента за руль в систему управления попали люди, которые никогда в советское время не могли оказаться на этих позициях. Пришли люди без профессиональной подготовки, просто из КВН иногда, и они все делают по наитию. По наитию запускают огромные процессы, и в итоге сейчас на ведущих каналах приходится слышать, что «сегодня зрителю всё нужно объяснять на словах». Это говорит человек, который совершенно точно не мог бы работать в редакторской системе координат времен 80-х, 70-х и 60-х тем более. Например, включаешь телевизор и видишь мою любимую сцену: стоит человек около подъезда, рядом машина, он её моет из ведра. Открывается дверь, выходит из подъезда другой человек, его знакомый, сосед и говорит: «Моешь машину?», а человек, который моет машину, ему отвечает: «Да, вот решил помыть».

Интервью Николая Фоменко о соцсетях, диалогах в кино и группе «Секрет»

Архивы пресс-службы

Ну, то есть бессодержательный диалог.

Нет, не бессодержательный. Скорее ненужный. Словесная иллюстрация. Сегодня основой нашего изобразительного ряда стандартно является иллюстрация, ты должен обязательно проиллюстрировать события, понимаешь? То есть, я же вижу, что человек моет машину, ну нафига спрашивать его об этом? «Зритель может не понять». Помнишь, идут Быков и Янковский в «Служили два товарища» по берегу с телегой, и на переднем плане мы слышим: «А ты виноград пробовал?», — «Пробовал», — «А мне не довелось», — «Ну и как?», — «Вкусная ягода, ничего, сытно». В этом диалоге сегодня никто не уловит страшную историю, связанную с гражданской войной, голодом и чёрт-те чем, понимаешь? И бедностью сословия, в котором родились эти люди и выросли, между собой находя сложный контакт, про который этот фильм и снят, когда один кладет жизнь за другого и так далее. Причем всё это с иронией же сделано, сквозь иронию. А иронии сегодня вообще не существует, потому что ирония – это вещь другого образовательного ценза, это возможность дать зрителю посмотреть на себя как бы со стороны и посмеяться над собой в мягкой форме. Позволить ему такое сегодня… Мы не знаем, поймёт он это или не поймет, скорее всего, не поймёт. А если он не поймет, значит, мы должны ему это объяснить, а объяснить как, прямо на экране словами. Почти всё можно сыграть без слов. Если ты заметишь, лучшие фильмы сегодняшнего дня, скажем, иностранного производства, там везде недоговорённости.

Писатель хороший сможет при определенном его перепиливании легко стать хорошим сценаристом?

Нет.

Почему?

Сценарист – это не писатель, это другая вообще консистенция. Дело в том, что ты, как читатель, открыл книгу, и у тебя фантазия твоя собственная является режиссером и оператором. Она тебя потащила, повезла, ты поехал. Ты сам ведёшь своё произведение, читая книгу. Когда ты включаешь ящик или идёшь в кино, ты, естественно, сталкиваешься с готовым решением чужих посторонних людей, которые воздействуют втроём на твою башку: режиссер, сценарист и оператор, вот они втроём тут собрались и поехали. Поэтому сценарист, когда пишет сценарий для кино, он уже сразу пользуется средствами, которыми писатель не пользуется, не может пользоваться, у него нету этого.

Но это совершенно не значит, что писатель не может быть сценаристом при этом.

У него не получится это делать, потому что он будет всё время себя обеззараживать, так сказать. Сценарист – это же умение мыслить коротко и очень точно, понимаешь? Вот ты мне недавно прислал свои рассказы про будущее, фантастику, так вот, в них есть воздух, ты даешь мне додумать то, что ты, может, и не думал, от этого возникает объем дыхания. Вот этот объем дыхания писатель передать в кинопрозе не может никак. Есть там редкие индивидуумы, которые заходят на пьесы, и у них получается, но это отдельная история. Пьеса – это отдельная история.

То есть, нужно брать хорошего сценариста, забирать у писателя его роман и перепиливать его в сценарий, правильно?

Конечно. Это должны делать профессионалы.

Хорошо, что я никогда в одиночку не брался за сценарий. Умные люди сказали, не надо мне этого.

Слушай умных людей.

Последний вопрос. Ключевое качество того, кто может написать хорошие диалоги: знание жизни, знание людей или что? От чего это зависит? Именно диалоги.

Чувство жизни, очень тонкое чувство жизни. И главное – недоговаривать. Самое важное – это недоговоренность и ещё – не идти на поводу у сегодняшнего времени. А для этого смелость нужна.

Источник


Похожие записи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *